— Да отличные ребята, — сверкнула глазами госпожа Бойд. — И знаете, госпожа Шу, — повернулась она к вредной тётке, — зря вы меня в понедельник не послушали, я сразу вас попросила отстать от них, разрешить пересдать и всё, дело было бы исчерпано уже во вторник. И уж тем более не следовало тайком добывать контакты других родственников из личных дел!

— Недопустимо, — согласилась директриса. — Можно подумать, вы не знаете, что должны были решать вопрос с помощью Рианнон, или со мной, но никак не самостоятельно за нашими спинами!

— Госпожа Бойд не проявила понимания ситуации, — поджала губы биологичка.

Директриса вздохнула.

— Госпожа Шу, я полагаю, мы разорвём контракт с вами в силу наступления неких обстоятельств неодолимой силы, — сказала она, не сводя с той взгляда.

— Вы не можете сделать этого до конца учебного года, — заявила вредная тётка. — И ещё не можете потому, что вы иначе погрязнете в хаосе и безобразиях, которые устроят вам эти самые замечательные ваши ученики! Которые то загнали кого-то на дерево, то подчиняют ментально, то не готовятся к урокам и не ходят на них!

— В случае наступления тех самых обстоятельств — могу. Впрочем, вы можете уволиться сами, я просто не дам вам никаких рекомендаций. Но если не пожелаете, то мне кажется, кроме тех родственников детей, что сейчас здесь присутствуют, найдутся и другие, которые тоже напишут о вас… что думают. Потому что это не первый ваш случай необъективного отношения к детям. Кстати, ваш предмет почти никто не выбирает на выпускных экзаменах — вы заметили?

Госпожа Шу произнесла что-то вроде «потому что лентяи», но — так тихо, что вдруг показалось?

— Благодарю вас, госпожа Тампет, — поднялся Тео. — Мне кажется, всё сказано. И вам, госпожа Бойд, тоже спасибо. И надеемся на сотрудничество, — улыбнулся он госпоже Николетт.

— Это приятно, что здесь готовы стоять за интересы наших детей, — кивнул Филибер.

А Дениз просто поднялась и попрощалась.

— Ну что, поехали в управление? — усмехнулся снаружи Филибер.

— Нас там заждались уже, — кивнул в ответ Тео.

А Дениз просто молча провалилась в тени.

32. Они справились

32. Они справились

— Лаванда, скажи, а где бывшая жена Тео? Которая мать Эжени? И почему они расстались, что ты об этом знаешь? — спрашивала мама.

Лаванда заехала за ними в четверг после высадки кустов, им предстоял визит в театр. Мама попросила помочь ей с укладкой волос, Лаванда не отказала. Волосы мамы — тёмные, длинные и густые — требовали внимания и ухода, но зато выглядела она всегда великолепно. Лаванда заплела их в косу, уложила, закрепила шпильками и добавила ещё в стратегических местах шпилек с жемчужинами — подходящих к колье и серьгам.

— Я знаю, что они расстались уже давно, Эжени было тогда года три, что ли. Он всё время был на службе в разных местах по всему миру, и ей это не понравилось. Они расстались, и она потом снова вышла замуж, и у неё есть ещё дети, кроме Эжени, — пожала плечами Лаванда.

Она не видела в этой ситуации никакой трагедии — ну подумаешь, по молодости поженились и не смогли жить вместе, тем более, что одно дело — жить с мужем, который всегда дома, а совсем другое — если его почти всегда дома нет. Она тоже побывала замужем, и что теперь?

— И что она, не претендует на его время и доходы? — продолжала выспрашивать мама.

— Я не знаю о таком. Она, конечно же, постоянно общается с Эжени, и это понятно, но я ни разу не видела, чтобы разговаривали долго. Привет, как дела, всё в порядке, передай привет братьям и бабушке, да и только.

— Это понятно, подростки всегда так со старшими разговаривают, — закивала мама, ну да, старшей дочери сестрицы Розы как раз пятнадцать, видимо, она общается с мамой похожим образом. — А что сама девочка? Ты готова уживаться с ней?

— Мне кажется, мы подружились. Я понимаю, что можем и поссориться, всякое бывает, но уповаю на помощь Тео. Тео готов тратить силы и пытаться достучаться до неё, и у него отлично выходит. Он никогда не ссорится с ней, как мне кажется. Хотя ему время от времени жалуются на неё учителя.

— Да ты просто влюблена, — вздохнула мама. — Может, конечно, это и к лучшему, и ты наконец-то будешь замужем за нормальным мужчиной, а не как этот твой бывший, и родишь ребёнка.

О детях Лаванда пока не задумывалась, но… Вообще-то, сначала нужно узнать, что о детях думает Тео. Может быть, ему достаточно Эжени?

— Угу, — кивнула она, не желая углубляться в детали.

— А вы хотя бы говорили о детях? Что он думает вообще? А то скажет, что у него уже есть, и ему хватит, что тогда ты будешь делать?

Мама иногда всё равно что мысли читает, ну да менталка у неё хороша, что уж. И вообще, это она так беспокоится, это от желания, чтобы у Лаванды всё было хорошо, или не хуже, чем у Розы с Камиллой.

— Мама, ты так говоришь, будто мы уже поженились и назад дороги нет, — отмахнулась она. — Придёт время — обсудим.

— А чего ждать? Вы оба уже не юные! Куда тянуть-то? Ему, ты сказала, почти тридцать девять, тебе тридцать один, вы не молодеете!

— Мы как-нибудь справимся, — улыбнулась Лаванда.

Но в целом ей было даже и не слишком тревожно — потому что всё понятно, мама это мама, но — она как-нибудь справится. Они с Тео как-нибудь справятся.

Лаванда вспомнила, как когда-то давно, она была ещё маленькой, к ним в гости приехала бабушка Жозефин, мамина мама. И тоже очень критически, как она сейчас понимала, всё оглядела — как они живут, во что одеты, что едят и чем заняты. Шестнадцатилетней Розе досталось за слишком откровенный вырез футболки и короткую юбку — мол, девице нельзя одеваться так нескромно, четырнадцатилетней Камилле — за ярко накрашенные глаза и рваные изрисованные джинсы, а восьмилетней Лаванде — за попытки выкрасить волосы.

Что говорить, волосы у неё с детства очень светлые и при том совершенно невыразительные. Такие же у папы, и ещё были у папиной мамы — бабушки Натали. Но бабушка Натали всегда укладывала их на затылке в весомый узел, папа стрижётся коротко, а Лаванде хотелось длинных красивых волос. А получалось какое-то невнятное привидение. И она всё детство пыталась покрасить их — то фломастерами, то оттеночным шампунем, а после уже разными красками с магическими компонентами. Пока не нашла мастера, с которым вместе и придумала этот цвет волос — теперь магически обработанные волосяные луковицы выдавали лавандовый цвет сразу же, а корректировка нужна была раз в полгода, не чаще. И если её когда-нибудь надоест, она просто перестанет делать эту корректировку… и снова станет очень светлой блондинкой, да и всё. Но Тео сказал, ему нравится, вот пускай пока так и остаётся.

В общем, все они тогда здорово обиделись на бабушку Жозефин, а мама и вовсе с ней поссорилась. И тогда папа позвал их троих в теплицу, где возился с какими-то цветами, а он всегда возился с чем-то в теплице, запер дверь и сказал — девчонки, не обижайтесь на бабушку, пожалуйста. Она просто хочет быть уверенной в том, что у нашей мамы всё хорошо. А «хорошо» для неё — это как она за всю свою жизнь привыкла, и ей дико смотреть на наши цветы повсюду, и на кошек, и на ваши модные наряды, и на разноцветные волосы.

А на слова Камиллы о том, что мы все любим маму, и это главное — улыбнулся, потрепал её по креативно стриженой голове и сказал — вот, это главное. Мы любим маму. И скажем ей об этом непременно. Ещё до отъезда бабушки, потому что её нужно поддержать.

И они тогда вечером собрались все и сказали маме, что любят её, все четверо, что бы там ни говорила бабушка. Мама плакала, а потом сказала, что тоже их любит, и бабушку тоже любит. И как-нибудь прорвёмся.

И вот теперь, кажется, маме тоже просто хочется, чтобы у Лаванды всё было хорошо. И Лаванда попыталась транслировать эту мысль — всё хорошо.

А сейчас они просто идут в театр, и это тоже замечательно.

32.2

32.2